Общественный консенсус и его доктрина. «Большая двадцатка» в поисках новой парадигмы глобального регулирования

Если бы “принцип максимальной предосторожности” имел бы хождение в области экономической политики, защитники неолиберализма сидели бы на безработице в связи с методами лечения, оборачивающимися бедствием для тех, кто – по своей ли воле или же подневольно – их применяет. Список реформ, которым вынуждены были подвергнуться по приказу МВФ и Всемирного банка столь различные страны как Индонезия, Бразилия или же Россия, известен под названием “Вашингтонского консенсуса”. “Консенсус”, авторы которого постоянно ловятся на ошибках.

Соображения о том, как сделать ту или иную страну процветающей, всегда отличались капризным характером. С этой точки зрения, прошедшее десятилетие не отличалось от предыдущих по тому разнообразию и непостоянству экономических рецептов, которые в разное время пользовались благосклонностью университетских профессоров, влиятельных политических деятелей и наиболее информированных слоев населения в мире. Но его отличительная черта определяется предполагаемым существованием единодушного согласия по политике, которую следует проводить бедным странам для того, чтобы стать богаче. Эта иллюзия во многом обязана своим существованием удивительной популярности выражения “Вашингтонский консенсус”, употребленного в 1989 году экономистом Джоном Уильямсоном (John Williamson) для обозначения своих шести рекомендаций, предназначенных для использования государствами, желавшими реформировать свою экономику (1), и оказавшими на них в дальнейшем огромное влияние, даже будучи истолкованы и осуществлены весьма по разному в зависимости от конкретной ситуации на месте.

Джон Уильямсон приложил все силы, чтобы уточнить, что именно имел он в виду при формулировании своих рекомендаций, подправить неверные толкования и разъяснить тонкости их концептуальных рамок. Ничего не помогло. Выражение “Вашингтонский консенсус” стало существовать независимо, превратившись в международную торговую марку, известную и используемую отдельно от заявлений и даже от своего изначального содержания. Почему столь затертое построение стало так известно?

Во-первых, возможно, потому, что оно было выдвинуто в конце 80-х годов, в момент крушения советской системы. Разочарование социалистическими идеями и централизованным планированием создало срочную и всеобщую потребность в альтернативной системе организации экономической и политической жизни. Вашингтонский консенсус стал временной и плохо приспособленной заменой глобальным идеологическим рамкам, от которых зависели до сих пор миллионы людей при формировании своего мнения о национальных и международных делах, в оценке государственных дел и даже при определении некоторых сторон их повседневной жизни.

Его влияние было тем более сильным, что он представлялся, как нечто вполне определенное, существование которого никем не ставится под вопрос (“консенсус”), выступал за вполне определенные направления работы, был направлен на достижение четко очерченных задач и имел своей отправной точкой Вашингтон, столицу империи-победителя. И если бы этого оказалось недостаточно, то уж окончательно сделало неотразимым такого рода идеологическую продукцию решение Всемирного банка и Международного Валютного Фонда подчинить выделение своих займов принятию политики, руководствующейся вышеназванным консенсусом. К несчастью, результаты оказались весьма отличными от обещаний ответственных политических деятелей, от надежд населения и от предсказаний разработчиков вышеназванных моделей экономического развития.

В ходе последнего десятилетия политическое руководство стран, подвергнувшихся реформированию, отметило, что определяющая достижение цели планка беспрестанно поднимается и что изменения, которые они по идее должны были провести, становятся все сложнее. Зачастую такие изменения даже оказывались политически невозможными. Опасения политиков относились на счет их же невежества, или же недостатка политической воли, в то время как постоянно блуждающие указания Вашингтона и Уолл-Стрит представлялись в виде разумнейших изменений, учитывающих уроки и опыт прошлого. Господствующая доктрина лишь только “эволюционировала”, в то время как сопротивлению реформам клеился ярлык “популизма”.

Эта “эволюция” всегда подчинялась одной и той же схеме. Сначала ширилась мода на разного рода рекомендации, представлявшие некоторое время если не результат консенсуса, то, по меньшей мере, точку зрения влиятельного большинства профессоров американских университетов и крупных ответственных работников Всемирного банка, МВФ, министерства финансов США, творческих коллективов разработчиков, а также авторов передовиц разношерстных изданий. Затем, причем очень скоро, случалось то или иное событие, ставивешее под сомнение обоснованность таковых рекомендаций, а зачастую, задним числом, и вовсе представлявшее их абсурдными. Новые имеющиеся в распоряжении данные свидетельствуют, что в “ уроках ”, извлеченных из предыдущих кризисов, упущен учет одного важного момента (часто резюмироемого в виде всеобъемлющих формулировок типа “ слабости институтов ” или “ коррупции ”), критический характер которого недвусмысленно был выявлен в ходе недавнего кризиса. Вполне естественно, что эти новые сведения делают необходимым проведение дополнительных реформ.

Эволюция официальной мысли оформилась в виде четырех этапов открытий, которые, грубо говоря, следовали друг за другом в следующем хронологическом порядке: открытие экономической ортодоксальности, открытие институтов, открытие глобализации и (повторное) открытие слаборазвитости.

Одним из исторических достижений Вашингтонского консенсуса является то, что он положил конец разделению между экономикой развития и ортодоксальной экономикой. Сегодня может показаться очевидным, что значительный дефицит государственного бюджета и попустительская кредитно-денежно политика питают инфляцию. Тем не менее, эти идеи долго рассматривались рядом развивающихся стран, как одна из форм монетаристской близорукости. Инфляция считалась результатом “ структурных ” условий, таких как неравноправное распределение богатств и доходов. Точно также широко допускался и продолжает в определенной мере оставаться в силе тезис, согласно которому развивающаяся страна не может по настоящему воспользоваться либерализацией торговли и капиталовложений. Вот почему обязанность, вмененная правительствам по снятию всех барьеров на пути импорта, экспорта, капиталовложений и совершении сделок с валютами, полностью противоречит уверенности в том, что развивающиеся страны должны были защищать свою экономику.

Долговой кризис 80-х годов и окончание холодной войны помешали правительствам продолжить осуществление их экономической политики, не основывающейся на ортодоксальных макроэкономических принципах. Перед рядом развивающихся стран не было никакого другого выбора кроме перехода под кавдинское ярмо Вашингтонского консенсуса и принятия того, что было прозвано в то время “ реструктуризацией ”. Им надо было разрушить свои протекционистские структуры, прежде всего, если речь шла о сильно задолжавших странах, безнадежно пытавшихся добиться передышки в выполнении своих финансовых обязательств. Отныне вопрос стоял о срочном сокращении бюджетного дефицита и дефицита торгового баланса, а не об определении того, какая еще новая отрасль промышленности станет “ приоритетной для государства ”, защищаемой и дотируемой им. За проектами расширения гос. предприятий (ставшего невозможным в результате принятия мер по ужесточению налоговой политики) последовали споры о выборе предприятий, подпадающих под приватизацию. Руководители, до сих пор никогда не слышавшие о долгосрочных обязательствах, вынуждены были в последний момент попытаться понять, как скажется обмен долгов на акции для казны и насколько это связано с потоками портфельных инвестиций.

Во многих странах либеральные реформы положительно сказались на стабильности цен и, в некоторых случаях, на росте экономики. Но очень скоро выяснилось, что магия ортодоксальной макроэкономики имеет свои границы, особенно, когда речь идет о поисках путей обеспечения справедливого и терпимого роста.

И ни слова о глобализации.

Первого января 1994 года вошел в силу договор о свободе торговых обменов между странами Северной Америки (Alena). В этот же день Запатистская армия национального освобождения поднялась в районе Чиапас (Chiapas) на вооруженную борьбу с правительством Мексики, застигнув врасплох президента Карлоса Салинаса и весь остальной мир, блаженно разинувший рот от восхищения перед успехом либеральных реформ, предпринятых в Мексике.

Подвергнутые же реформам страны вдруг обнаружили, что экономический рост не так уж и важен, если в больницах не хватает лекарств, и что эйфория на фондовой бирже может быть очень опасна, если местное учреждение, выполняющее те же функции, что и Комиссия по отслеживанию биржевых операций с ценными бумагами (Security and Exchanges Commission - COB) в США или же Комиссия по биржевым операциям (Commission de operations de Bourse - COB) во Франции, не справляется со своими обязанностями. Выяснилось, что выгодного обменного курса недостаточно для удержания стратегического роста путем экспорта местной продукции, если порты парализованы безалаберностью и взяточничеством, а налоговые реформы лишены всякого смысла, если налоги нельзя собирать.

Снятия ограничений на иностранные инвестиции было далеко недостаточно для того, чтобы сделать ту или иную страну конкурентоспособной в гонке за капиталовложениями: достойная доверия судебная система, хорошо обученная рабочая сила, надежная инфраструктура и связь являются, кроме всего прочего, определяющими факторами при принятии инвесторами долгосрочных решений. Короче, срочно требовались более сильные и эффективные институты власти для того, чтобы дополнить изменения в области макроэкономической политики.

Как только певцы реформ открыли для себя “институты”, стало считаться хорошим тоном ссылаться на них во всех речах и документах. К сожалению, очень мало в них содержалось полезных мыслей то поводу того, как осуществить требуемые институционные изменения.

Верх иронии, Вашингтонский консенсус обошел стороной процесс глобализации. Это упущение не лишено своей прелести, так как устранение препятствий на пути коммерции и инвестиций, ускорившее международную интеграцию в 90-х годах, во многом обязано своим влиянием на ряд развивающихся стран. Если что Вашингтонский консенсус и оказался неспособным дать, так это комплекс мер, позволяющих странам с открывающейся экономикой противостоять последствиям глобализации в различных областях и, прежде всего, в сфере финансов.

Так вот, об истекшем десятилетии будут помнить как о времени периодических финансовых кризисов, не ведавших границ. С 1994 по 1999 годы десять развивающихся стран среднего достатка пережили как минимум по одному крупномасштабному кризису каждая. Эти “случайности” разорили финансовую систему таких государств, привели их банки к краху, аннулировали экономический задел, наработанный за годы болезненных реформ, и вызвали в некоторых случаях тяжкие социальные волнения.

Но главным образом эти повторяющиеся банкротства вызвали великое замешательство в умах теоретиков. Открытость финансовой системы – хорошо это или плохо? Должны ли государства сами устанавливать обменный курс своих национальных валют или же полагаться в этом на рынок? Часто МВФ предписывает в качестве лекарства от кризиса сочетание астрономических процентных ставок и завинчивания гаек в налоговой сфере. Но лечение ли это, или же, напротив, отрава, ослабляющая пациента, отягчающая течение болезни и делающая её еще более трудноизлечимой? Следует ли ликвидировать МВФ или усилить? И таким вот образом мнимый Вашингтонский консенсус скатился к публичной и зачастую злобной сваре между “экспертами”.

В ходе прошлого десятилетия некоторое время поддержание жизнеспособности реформ либерального толка составляло основную заботу зачинателей консенсуса. А теперь уже выживание демократии во многих странах, подверженных реформам, стало предметом их опасений. Все острее осознается опасность, которую таит в себе международная экономическая обстановка, периодически вызывающая финансовые взрывные волны, уничтожающие за день результаты многолетнего труда.

Смягчение бедности продолжает афишироваться в качестве приоритетной цели, но она должна разделить свет рампы с растущей обеспокоенностью усилением неравенства, воспринимаемого отныне не только как угроза политической стабильности, но также и как главный недостаток в конкурентоспособности на международном рынке.

Президент Всемирного банка, Джеймс Вулфенсон смог утверждать: “Мы не можем принять систему, в которой макроэкономические и финансовые аспекты рассматриваются без принятия во внимание структурных, социальных и гуманитарных аспектов, и наоборот.” Некоторое беспокойство, внушаемое заявлениями г. Вулфенсона, тождественно тому, что впервые было высказано в 40 и 50 годы в теории “экономики развития”. Так это называлось в то время. Только, в отличие от того времени, те же идеи, излагаемые в официальных заявлениях или же документах, должны сейчас предваряться предисловием, напоминающим, что необходимо соблюдение основополагающих макроэкономических принципов.

После этого разъяснения следуют списки ратований: правительства должны быть честными, судебная система - беспристрастной, государственные чиновники - хорошо подготовленными и высокооплачиваемыми, механизмы регулирования – прозрачными. И т.д. и т.п. Загвоздка только в том, что страна, способная соответствовать этим очень жестким критериям, уже является развитой. Таким образом, задача сейчас состоит в том, чтобы извлечь уроки из десятилетий усилий, направленных на обеспечение развития, с тем, чтобы предложить программы, включающие промежуточные этапы и реальные цели. А вот по этому пункту Вашингтонский консенсус безмолвствует.

МОИЗЭС НАИМ (MOISES NAIM) – главный редактор журнала Форен Полиси (Foreign Policy), Вашингтон.

См. “Что понимает Вашингтон под политикой реформ” (" What Washington Means by Policy Feform "), Реструктуризация в Латинской Америке: насколько много сделано (Latin American Adjustmen: How Much Has Happened), под руководством Джона Уильямсона (John Williamson), Институт Международной Экономики (Institute for International Economics), Вашингтон, 1990 г. В этой статье автор высказывается за налоговую дисциплину, за “конкурентоспособный” обменный курс, за либерализацию коммерции, иностранных инвестиций, приватизацию и “дерегламентирование”.

Директор МВФ, Мишель Камдессю.

Именно эту и привезли в Москву американские «эксперты», возглавляемые Джерри Саксом. Привезли сразу же после попытки ГКЧП сохранить Советский Союз, так напугавшей США в конце августа 1991 года.

Джерри Сакс

Когда Хазбулатов, возглавлявший в те дни Верховный Совет, рассказал недалёкому Ельцину всю историю с программой «Вашингтонский консенсус» тот был удивлен. Но, Гайдар, Бурбулис, Чубайс и К°, сумели его успокоить, Ельцин упорно продолжал настаивать на верности «избранного курса».

Он продолжал настаивать на выполнении «Консенсуса» даже тогда, когда всему миру был очевиден крах этой программы - везде, где пытались его осуществить. Конечно, программа являлась мощным инструментом МВФ, ее курировал исполнительный директор МВФ, Мишель Камдессю.

Верховный Совет мешал правительству Гайдара применить «Вашингтонский консенсус» в России и пытался смягчить шоковую терапию. Кстати, термин «шоковая терапия» принадлежит польскому премьеру Бальцеровичу , который первоначально принял указанную гарвардскую «Программу» и попытался ее внедрить, но быстро отказался от нее, просчитав гибельные последствия. В результате, «большая приватизация» в Польше началась спустя более 10 лет после того, как эта страна приступила к радикальным реформам, в 2000 году. Таким образом, «Вашингтонский консенсус» не был реализован в полном объеме ни в одной стране мира, кроме России. Все это умалчивается до сегодняшнего дня.

Но правительство «реформаторов» ухватилось за эту программу, как дурень за погремушку, и началось внедрение её в жизнь. Как мы уже говорили, Верховный Совет всячески способствовал торможению дикой приватизации и ломки народного хозяйства. В частности, им было предложено разделить экономику на два сектора:

Первый сектор:

тяжелая промышленность, отдельные отрасли машиностроения, включая ВПК;

недра, добыча руд, нефти, газа и все трубопроводы;

железные дороги, базовый морской транспортный флот, речной флот, весь гражданский флот.

Эти отрасли и сферы экономики должны были сформировать государственный сектор экономики.

И второй сектор:

легкая и пищевая промышленность;

торговля - внутренняя и внешняя, отрасли машиностроения, ориентированные на производство товаров для нужд экономики и населения;

гражданское строительство, вся сфера «экономики строительства», включая лесо- и деревообрабатывающую промышленность;

производство различных стройматериалов и пр.;

производство бытовой техники (телевизионной и пр.), и многое другое, не попадающее в перечень «первой группы».

При этом важнейшим направлением приватизации рассматривался механизм стимулирования создания новых предприятий частного сектора, а не просто перевод предприятий из одного качественного состояния в другое.

По сути эти предложения - бомба под советскую экономику, но бомба более мягкая, более размытая во времени. Ибо, как говорится в старой народной сказке: сто́ит только разрешить лисичке положить хвостик на порог избушки и, глядишь, а она уже внедрила в твою избушку весь свой рыжий организм, и тебе уже тесновато с новой гостьей. А через недалёкое время вы меняетесь с ней ролями. Уже хозяйка она, а вы пляшете под музыку, которую заказывает новая мадам.

Правительство, которое претворяло в жизнь планы Вашингтона, возглавил Егор Гайдар . Он был и.о. главы правительства РФ всего 6 месяцев: июнь-декабрь 1992 года, но наворочал столько, что до сих пор разгрести не могут. Да и не пытаются.

Егор Гайдар

Гайдар был партийным журналистом-публицистом, получил экономическое образование в МГУ. Никем и ничем никогда не руководил, никакими экономическими исследованиями не занимался. Работал редактором в отделе экономики журнала ЦК КПСС «Коммунист». Затем его повысили - перевели, в 1989 году, редактором отдела экономики «Правды» - центрального органа ЦК КПСС. Гайдар стал консультантом министра финансов Валентина Павлова, который задался целью выполнить две задачи, которые, на его, Павлова, взгляд, могли решить серьезные финансово-бюджетные проблемы СССР.

Валентин Павлов

Первая задача : в 4-10 раз повысить цены на потребительские товары и продукты питания (при минимальном повышении заработной платы).

Вторая задача : «распылить» сбережения населения на счетах сберегательных касс (то есть Госбанка). Павлов исходил из вульгарной концептуальной идеи, что накопленные крупные сбережения населения (свыше 700 млрд. долл.) «давят» на бюджет, способствуют его неустойчивости.

Этот план Павлова Гайдар сумел осуществить (вместе с Геращенко) , через печатание новых денежных купюр, то есть стимулирование инфляции. Тут будет уместно вспомнить новые купюры в 200 и 2 000 целковых, выпущенные несравненной Эльвирой, нашей, Сахипзадовной.

Одним из «советчиков» этих неразумных идей и являлся Гайдар. «План Павлова» в полном объеме и был реализован Гайдаром , который Ельциным преподносился как высшее достижение реформаторской мысли!..

Конечно, никаким реформатором Гайдар не был: для него что социализм, что капитализм - понятия достаточно абстрактные, главное для него – это то, что может дать ему лично, его среде, его корпорации нахождение во Власти.

Его внедрила в ельцинскую стаю старая московская бюрократия, которая, расставшись с политической властью, мгновенно оценила ситуацию и бульдожьей хваткой вцепилась в финансово-экономический сектор в ожидании грядущей приватизации.

В силу абсолютного незнания того, что он должен был делать, возглавив финансово-экономический блок правительства, Гайдар слепо полагался на своих заокеанских советников . А они предоставляли России далеко не лучший американский товар. Так премьерство Гайдара стало ловушкой для России.

Геннадий Бурбулис

За один год своего пребывания у власти, а это почти весь 1992 год, Егор Гайдар и Геннадий Бурбулис сумели провести следующие диверсии:

- блокирование производственного процесса в масштабах всей страны и прежде всего в промышленности и сельском хозяйстве, отказ от их кредитования;

- либерализация цен на все виды изделий, в том числе на продовольствие и товары народного потребления;

- «распыление» сбережений населения на счетах сберегательных касс без каких-либо государственных обязательств.

«Вашингтонский консенсус» - это свод экономических предписаний изложенных английским экономистом Джоном Уильямсоном в 1989 году. Они предназначались в качестве базовых указаний странам, нуждавшимся в помощи со стороны таких международных экономических организаций, как Всемирный банк и Международный валютный фонд. Основной акцент делался на важность макроэкономической стабильности и интеграции в мировую экономику, другими словами, неолиберальное представление о глобализации. Однако он привел к ограниченным результатам, после того как был применен в странах, испытывавших

На протяжении многих лет «Вашингтонский консенсус» был обвинен по целому ряду серьезных дестабилизаций, в первую очередь в аргентинском кризисе. Джон Уильямсон отметил, что во многих случаях результаты его осуществления оказались разочаровывающими, определил некоторые недостатки, но в то же время подытожил, что эта политика принесла и положительные результаты, а именно - экономический рост, рабочую занятость, сокращение бедности во многих странах.

Идеи для того времени, когда они были сформулированы Уильямсоном, не были новыми. Но они представляли собой квинтэссенцию общих тем среди рекомендаций, которые определялись Всемирным банком, Министерством финансов США и другими органами кредитования.

Цель стандартного пакета реформ состояла в том, что решить реальные проблемы, сложившиеся в странах Латинской Америки. Его последующее использование в отношении других стран подвергается критике даже сторонниками правил. Как указал сам Уильямсон, термин, введенный им для десяти конкретных рекомендаций относительно экономической политики, стал использоваться в более широком смысле, чем по его первоначальному намерению, он стал ассоциироваться с рыночным фундаментализмом и неолиберальной политикой в целом. И в этом широком смысле «Вашингтонский консенсус» подвергся критике со стороны многих экономистов, в том числе и со стороны Джорджа Сореса, нобелевского лауреата Джозефа Стиглица, также и латиноамериканских политиков.

Общественность во всём мире сегодня уверена, что это свидетельствует о такой неолиберальной политике, когда международные финансовые учреждения Вашингтона создали ряд определенных мер в отношении латиноамериканских стран, испытывавших экономический кризис, которые привели к ещё большим потерям. Есть даже люди, которые не могут произнести слова «Вашингтонский консенсус» и при этом не прийти в ярость.

Десять реформ, составлявшие список Уильямсона, фактически представляли базовый уровень.

1. Бюджетная дисциплина. Это должно было осуществляться во всех странах, где был большой дефицит, приведший к кризису и высокой инфляции, который ударял по неимущим классам, так как богатые люди могли свои денежные активы хранить за границей.

2. Перераспределение государственных расходов в те области, которые предлагают высокую экономическую отдачу, и потенциал для улучшения (это медицинская помощь, начальное образование, инфраструктуры).

3. (снижение предельных ставок, расширение налоговой базы).

4. Либерализация процентных ставок.

5. Конкурентоспособный валютный курс.

6. Либерализация прямых иностранных инвестиций.

7. Приватизация.

8. Либерализация торговли.

9. Дерегулирование.

10. Обеспечение прав собственности.

Принятие многими правительствами «Вашингтонского консенсуса» было в значительной степени реакцией на глобальный экономический кризис, поразивший большую часть Латинской Америки и некоторые другие развивающиеся регионы в течение 1980-х годов. Возникновение кризиса имело несколько причин: резкий рост цен на импортируемую нефть после создания в 1960 году ОПЕК, установка уровня рост в США, а, следовательно, и в мире процентных ставок. В результате указанных проблем - потеря доступа к дополнительным иностранным кредитам.

Надо сказать, что многие другие страны пытались реализовать разные пункты, предложенного пакета, иногда он применяется в качестве условия для получения кредитов от МВФ и Всемирного банка.

Однако результаты этих реформ остаются темой для многочисленных дебатов, также экономисты и политики продолжают анализировать причины и факторы экономических кризисов, начиная с того времени, как случился первый мировой экономический кризис, в 1857 году, который оказал влияние даже на Россию. Факт в том, что Карл Маркс начал работу над «Капиталом» зимой 1857-1858 года, и это было вызвано экономическим кризисом, разразившимся осенью 1857 г. А сегодня, как известно, теория кризисов связана именно с марксистской экономикой.

Вашингтонский консенсус - ловушка, из которой Россия не может выбраться уже четверть века. Об этом говорили на Совете по внешней и оборонной политике в Москве. Причём наличие так называемого вашингтонского консенсуса признают не только эксперты и экономисты, но и российское бизнес-сообщество. Пожалуй, единственным, кто отрицает факты, остаётся российский Минфин.

Ход конём Международный валютный фонд и Всемирный банк сделали в 1989 году. Тогда мировые финансовые гегемоны решили разыграть шахматную партию, основной целью которой было подчинить себе другие страны. Россия, вступив в игру, приняла свод правил экономической политики, в котором был прописан каждый дальнейший ход. Понятно, что при такой игре победитель очевиден.

"ФРС - это глобальный эмиссионный центр мировой валюты - 85% транзакций, 85% расчетов в мире производится в долларах США. Кто владеет печатным станком, кто определяет монетарную политику, тот определяет финансовые потоки в мире. Распределение средств определяется только монетарными циклами США и резервной валютой - долларом", - отметил генеральный директор АО "УК "Спутник - управление капиталом" Александр Лосев .

"При этом сами США предложили всем остальным странам так называемый Вашингтонский консенсус, который требует минимизировать дефициты бюджета, либерализовывать финансовые рынки, регулировать экономику", - добавил Лосев.

В то время как Китай, Индия и Вьетнам, которые не согласились принимать правила Вашингтонского консенсуса, наращивают темпы экономического роста, Россия продолжает играть с МВФ и Всемирным банком в народную русскую игру - "поддавки". Как результат - высокие процентные ставки, удушение отечественного бизнеса, снижение уровня жизни населения.

"Гипотеза о том, что, сокращая денежную массу, мы снижаем инфляцию, а снижение инфляции ведёт к росту инвестиций и экономическому росту - это догма Вашингтонского консенсуса. Она совершенно нигде не работает. Ни в наших условиях, нигде в мире", - подчеркнул экономист, политик, академик РАН Сергей Глазьев .

По оценке Глазьева, в этой политике нет ничего нормального - она действительно ведёт к ловушке. "И из этой ловушки мы не можем выбраться уже 25 лет", - добавил академик.

И пока научное и предпринимательское сообщество наперебой говорят о выходе из-под Вашингтонской гегемонии, российский Минфин, высококлассная работа которого не раз отмечалась за океаном, делает вид, что никакого консенсуса не существует. Единственная игра, в которую играет ведомство - спасение отечественной экономики.

Министр финансов Антон Силуанов заявил, что ему "хочется поспорить с Сергеем Юрьевичем".

"Нужно взвешенно подходить к макро- и денежно-кредитной политике. Основная цель - рост, основная цель - а это низкие процентные ставки и низкая инфляция. Ну и, естественно, тут какой-то Вашингтонский консенсус упоминался. Я, правда, о таком не знаю", - утверждает Силуанов.

Пока российское финансовое ведомство старательно блефует, шахматный конь противника в тандеме с ферзём объявили отечественной экономике шах. Время на спасение ещё есть. Главное помнить, что за выигрышной комбинацией кроется суверенитет и благосостояние граждан.

Вашингтонский консенсус как «мыслеобразующий механизм нового этапа глобализации»
Исследователи глобализации по–разному трактуют и датируют заглавные события в общемировом сближении, отмечая подвиги Марко Поло, путешествия Магеллана, объединяющий характер первой промышленной революции. Еще Монтескье в «Духе законов» оптимистически заключает: «Две нации, взаимодействуя друг с другом, становятся взаимозависимыми; если одна заинтересована продать, то вторая заинтересована купить; их союз оказывается основанным на взаимной необходимости».
Но революционно быстрыми темпами мировое сближение осуществлялось лишь дважды.
1. В первом случае - на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков иммигранты пересекали океаны без виз. Мир вступил в фазу активного взаимосближения на основе распространения торговли и инвестиций в глобальном масштабе благодаря пароходу, телефону, конвейеру, телеграфу и железным дорогам, – перед Первой мировой войной размеры мира уменьшились с «большого» до «среднего». Британия со всем своим морским, индустриальным и финансовым могуществом была гарантом этой первой волны глобализации, осуществляя контроль над главными артериями перевозок товаров - морями и океанами, обеспечивая при помощи фунта стерлингов и Английского банка стабильность международных финансовых расчетов. Трансатлантический кабель 1866 года сократил время передачи информации между Лондоном и Нью-Йорком на неделю - в тысячу раз. А телефон довел время передачи информации до нескольких минут.
Идеологами первых десятилетий глобализации стали Р. Кобден и Дж. Брайт, которые убедительно для многих экономистов и промышленников обосновали положение, что свободная торговля необратимо подстегнет всемирный экономический рост и на основе невиданного процветания, основанного на взаимозависимости, народы позабудут о распрях. Идея благотворного воздействия глобализации на склонную к конфликтам мировую среду получила наиболее убедительное воплощение в книге Н. Эйнджела «Великая иллюзий» (1909). В ней - за пять лет до начала Первой мировой войны - автор аргументировал невозможность глобальных конфликтов вследствие сложившейся экономической взаимозависимости мира: перед 1914 годом Британия и Германия (основные внешнеполитические антагонисты) являлись вторыми по значимости торговыми партнерами друг друга - и это при том, что на внешнюю торговлю Британии и Германии приходилось 52% и 38% их валового национального продукта соответственно. Америка, Британия, Германия и Франция - утверждал Эйнджел, - теряют склонность к ведению войн: «Как может современная жизнь с ее всемогущим преобладанием индустриальной активности, с уменьшением значимости милитаризма, обратиться к милитаризму, разрушая плоды мира?»
Но в августе 1914 года предсказание необратимости глобального сближения наций показало свою несостоятельность. Первая мировая война остановила процесс экономически-информационно- коммуникационного сближения наций самым страшным образом. Выгоды глобализации уступили место суровым геополитическим расчетам, историческим счетам, уязвленной гордости, страху перед зависимостью. Скажем, российское правительство посчитало нужным специально
(и официально) указать на губительность исключительной зависимости России от торговли с монополистом в ее внешней торговле - Германией (на которую приходилось 50% российской торговли).
В 1914-1945 гг. последовало страшное озлобление и фактическая автаркия. [Автаркия (от греч. autarkeia - самоудовлетворение) – политика экономического обособления, проводимая страной, регионом, направленная на создание изолированной, замкнутой, независимой экономики, способной обеспечить себя всем необходимым самостоятельно].
Семидесятилетний период между началом Первой мировой войны и окончанием «холодной войны» был промежуточным периодом между первой и второй глобализациями. Для реанимации процесса глобального сближения понадобилось немало времени. Лишь в последние десятилетия ХХ века, после двух мировых войн, великой депрессии и многочисленных социальных экспериментов, способствовавших противостоянию социальных систем, либеральный экономический порядок, созданный в девятнадцатом веке стал возвращаться в мировую практику. В соревновании с плановой экономикой западная - рыночная система экономической организации победила, превращая мир в единую рыночную экономику.
Второе рождение (или возрождение) глобализации началось в конце 1970-х годов на основе невероятной революции в совершенствовании средств доставки глобального радиуса действия, в информатике, телекоммуникациях и диджитализации. «Смерть» пространства явилась наиболее важным отдельно взятым элементом, изменившим мир между двумя фазами, двумя периодами глобализации. Это изменило представление о том, где должны люди работать и жить; изменило концепции национальных границ, традиции международной торговли. Это обстоятельство имело такой же переворачивающий все наши представления характер, как изобретение электричества.
Вашингтонский консенсус. В начале 1980-х годов руководители трех самых мощных экономических ведомств, расположенных в американской столице – министерство финансов США, Международный валютный фонд и Всемирный банк достигли согласия в том, что главным препятствием экономическому росту являются таможенные и прочие барьеры на пути мировой торговли. Глобальной целью стало сокрушить эти барьеры. Так сформировался т. н. Вашингтонский консенсус, чья деятельность открыла ворота мировой глобализации. Собственно Вашингтонским консенсусом называют десять рекомендаций по реформированию мировой торговли, сформулированные в 1989 году американским экономистом Дж. Вильямсоном.
1. Налоговая дисциплина. Большие и постоянные дефициты бюджета порождают инфляцию и отток капитала. Государства должны свести этот дефицит к минимуму.
2. Особая направленность общественных расходов. Субсидии предприятиям должны быть сведены до минимума. Правительство должно расходовать деньги лишь в сфере образования, здравоохранения и на развитие инфраструктуры.
3. Налоговая реформа. Сфера налогооблагаемых субъектов в обществе должна быть широкой, но ставки налогов - умеренными.
4. Процентные ставки. Процентные ставки должны определяться внутренними финансовыми рынками. Предлагаемый вкладчикам процент должен стимулировать их вклады в банки и сдерживать бегство капиталов.
5. Обменный курс. Развивающиеся страны должны ввести такой обменный курс, который помогал бы экспорту, делая экспортные цены более конкурентоспособными.
6. Торговый либерализм. Тарифы должны быть минимальными и не должны вводиться на те товары, которые способствуют (как части более сложного продукта) экспорту.
7. Прямые иностранные капиталовложения. Должна быть принята политика поощрения и привлечения капитала и технологических знаний.
8. Приватизация. Должна всячески поощряться приватизация государственных предприятий. Частные предприятия обязаны быть более эффективными хотя бы потому, что менеджеры заинтересованы непосредственно в более высокой производительности труда.
9. Дерегуляция. Излишнее государственное регулирование порождает лишь коррупцию и дискриминацию в отношении субподрядчиков, не имеющих возможности пробиться к высшим слоям бюрократии. С регуляцией промышленности следует покончить.
10. Права частной собственности. Эти права должны быть гарантированы и усилены. Слабая законодательная база и неэффективная юридическая система уменьшают значимость стимулов делать накопления и аккумулировать богатства.
Идеи «вашингтонского консенсуса» стали основой либерального фундаментализма 1990-х годов. Приступившие к реформации своей экономики и экономической политики правительства развитых, развивающихся и стран переходной экономики получили своего рода предписание. Это, по сути, и был тот самый «золотой корсет», о котором речь будет идти ниже. Термин «вашингтонский консенсус» приобрел особое значение и начал собственную жизнь - особенно в свете крушения советской системы. Шли поиски сугубо альтернативных социалистическому централизму идей и «ложка оказалась к обеду». Как пишет главный редактор журнала «Форин полиси» М. Наим, «важной функцией каждой идеологии является функционировать в качестве «мыслеобразующего» механизма, который упрощает и организует то, что часто является сбивающей с толку хаотической реальностью».
Поиски такой схемы были облегчены самим уверенным тоном (консенсус), предначертательным характером его постулатов, его директивной уверенностью, местом рождения - Вашингтоном, столицей победоносной империи. Потребность в новоприобретенном, рыночно-ориентированном администрировании для сглаживания болезненного эффекта экономических реформ, требуемых консенсусом, равно как и отсутствие достойной доверия альтернативы (которую так и не представила дискредитированная оппозиция) также содействовали вознесению репутации «вашингтонского консенсуса», его элана. Если бы всего этого было бы недостаточно, то в ход пошла бы неукротимая настойчивость Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка, чьи займы были обусловлены именно в духе идей «вашингтонского консенсуса». [Международный валютный фонд (МВФ) – международная валютно-финансовая организация, созданная в 1944 г. для содействия развитию международной торговли и валютного сотрудничества Капитал МВФ образуется из взносов стран-членов в соответствии с устанавливаемой для каждой страны квотой].
Стал очевидным новый характер глобализационных процессов. Мир в конце ХХ века решительно уменьшился. За последние тридцать лет реактивная авиация сблизила все континенты. Произошло то, что именуют политическим триумфом западного капитализма. В 1975 году только восемь процентов мирового населения жили в странах с либеральным свободнорыночным режимом, а прямые заграничные инвестиции в мире равнялись 23 миллиардам долларов (данные Всемирного банка). К концу века численность населения, живущего в свободно рыночных, либеральных режимах достигла 28 процентов, а объем внешних инвестиций достиг 644 миллиардов долларов. По мере завершения двадцатого века более отчетливо, чем прежде проявило себя то правило, что мировое разделение труда, экспорт правит миром. Мировой экспорт полвека назад составлял 53 млрд долл США, а в конце ХХ века - около 7 трлн долл США.
В этих странах править жизнью стала информатика. В мире около двух с половиной сот миллионов компьютеров (из низ примерно 90 процентов - персональные). Их численность в мире растет примерно на 20 тысяч единиц ежегодно. Объем информации на каждом квадратном сантиметре дисков увеличивался в среднем на 60% в год, начиная с 1991 года. Особенностью глобализации стала компьютеризация, миниатюризация, диджитализация, волоконная оптика, связь через спутники, Интернет.
Новыми хозяевами жизни стали столпы мировой информатики. Одна лишь производящая компьютерные программы компания «Микрософт» производит ныне богатств больше, чем гиганты «Дженерал моторс», «Форд» и «Крайслер» вместе взятые. А личное состояние президента «Микрософта» Б. Гейтса бросило вызов самому смелому воображению.
Еще более жестко чем прежде проявил себя тот факт, что производительные силы современного мира принадлежат крупным компаниям-производителям, тем многонациональным корпорациям (МНК), полем деятельности которых является вся наша планета. В современном мире насчитывается около двух тысяч МНК, которые распространяют свою деятельность на шесть или более стран.
Прежний зенит и нынешний надир идеологии. Что действительно бросается в глаза - это то, что первая глобализация на протяжении девятнадцатого и начала двадцатого века породила огромную волну возмущения «темными сатанинскими мельницами» так называемого прогресса, обернувшегося дарвиновским выживанием сильнейшего. Коммунистический манифест еще в
1848 году дал столь убедительную для многих характеристику первой фазы глобализации: «Постоянная революционизация производства, непрекращающееся изменение всех социальных условий, постоянная неопределенность и возбуждение отличают буржуазную эпоху от всех прежних эпох. Все устоявшиеся, замороженные отношения с их потоком старых и освященных традициями предрассудков и предвзятых мнений сметены, все новообразованные - устарели еще до начала своего утверждения. Все, что казалось столь прочным, теряет свою форму и плавится, все священное профанируется, и человек в конечном счете вынужден в холодном свете разума оценивать реальные условия жизни и свое отношение к этому миру». На арену общественной жизни немедленно вышли социальные силы, организовавшиеся в политические партии и движения, одержавшие, начиная с 1899 года мирные парламентские победы во Франции, Скандинавии, Италии, Германии, Британии и др. странах, а также с 1917 по 1961 гг. – вооруженные победы в столь различных странах, как Россия, Китай, Куба. Эти силы разрушили старый порядок, смели с лица Земли почти все прежние иерархии, перекроили карту мира, изменили соотношение мирового могущества.
Ничего подобного не произошло в ходе второй – современной – глобализации. В 1961 году Фидель Кастро, надев военную форму, объявил о своих коммунистических убеждениях. А в январе 1999 года он, в штатской одежде, открыл конференцию по глобализации, на которую были приглашены теоретические «отцы» глобализации и ее практические деятели - экономист
М. Фридман и финансист Дж. Сорос. Силы сопротивления показали свое недовольство демонстрациями на сессиях МВФ, Всемирного банка, Всемирной торговой организации, на всемирной конференции по окружающей среде в Сиэтле, Праге, в Гааге, но организованного массового отпора насильственного характера вторая глобализация не получила. Почему? Ответ сводится к тому, что оппозиция - страдающая сторона - не выдвинула приемлемой, привлекательной, вызывающей массовое объединение альтернативы.
Что мы видим сейчас? Предоставим слово газете «Нью-Йорк Таймс»: «Только одно можно сказать об альтернативах - они не работают. К этому выводу пришли даже те люди, которые живут в условиях отрицательных последствий глобализации. С поражением коммунизма в Европе, в Советском Союзе и в Китае - с крушением всех стен, которые защищали эти системы - эти народы, испытывающие жестокую судьбу в результате дарвиновской брутальности свободнорыночного капитализма, не выработали цельной идеологической альтернативы. Когда встает вопрос, какая система сегодня является наиболее эффективной в подъеме жизненных стандартов, исторические дебаты прекращаются. Ответом является: капитализм свободного рынка. Другие системы могут более эффективно распределять и делить, но ни одна не может больше производить... Или экономика свободного рынка, или Северная Корея».
«Вашингтонский консенсус»
Данная модель стала господствовать в мировой экономике в 1980-х гг. после прихода к власти Рональда Рейгана в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании. Носителями этой идеологии являлись ТНК, которые к началу 1980-х гг. набрали огромную финансовую и экономическую мощь. Об их мощи можно судить, хотя бы по тому факту, что в конце 1970-х гг. они предложили правительству Франции убраться из Парижа в Лион, т.к. хотели сделать Париж столицей ТНК. Возмущенное такой наглостью правительство Франции не позволило им сделать Париж своей столицей, и фактической столицей «империи ТНК», или как ее называет Линдон Ларуш «Британской империи» стал Лондон, а «мозгом» - Уолл-стрит.
В 1989 году эта модель экономического развития была оформлена в виде идеологической доктрины под названием «вашингтонский консенсус». Автор этого выражения, Джон Вильямсон, экономист Института международной экономики в Вашингтоне, включал в эту доктрину макроэкономическую стабилизацию, микроэкономическую либерализацию и открытие внутреннего рынка для иностранных инвестиций и свободного перемещения капиталов. Но после десятилетнего «опыта» внедрения доктрины «вашингтонского консенсуса» по всему миру бывший главный экономист программы ООН по вопросам развития Изабелл Грюнберг сформулировала принципы этой доктрины следующим образом:
- политика предложения страны на продажу, направленная на привлечение инвесторов;
- сокращение до крайнего минимума программ социального развития, превращение систем здравоохранения и образования в набор услуг, предоставляемых на платной основе;
- поддержание стабильности национальной денежной единицы, приносящей выгоду исключительно обладателям капитала и направленной против обездоленных слоев населения;
- ограничительная денежная политика, выгодная богатым;
- создание валютных резервов, в качестве гарантий для иностранных инвесторов вопреки потребностям национальной экономики;
- полная свобода («либерализация») передвижения капиталов по всему миру;
- приватизация и превращение всех ресурсов в предмет купли-продажи;
- налоговые реформы, направленные на перенос налогового бремени на наиболее бедные слои населения.
Доктрина «вашингтонского консенсуса» легла в основу реформ в Латинской Америке, Восточной Европе, России и в странах Азии, за исключением, пожалуй, Китая. Главными проводниками этой доктрины стали Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный Банк (ВБ), которые выдавали кредиты нуждающимся странам только при условии безусловного соблюдения принципов «вашингтонского консенсуса». В результате их «бурной деятельности» многие страны Азии и Латинской Америки в 1990-2000-х гг. прошли через дефолты и тяжелейшие кризисы. И не случайно бывший главный экономист ВБ и Нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц утверждал, что именно политикой "вашингтонского консенсуса" был порожден азиатский финансовый кризис второй половины 1990-х гг.
И российский дефолт 1998 года был так же закономерным результатом проведения в России экономической политики, основанной на рецептах «вашингтонского консенсуса». Даже такой апологет «вашингтонского консенсуса» и специалист по реформированию российской экономики, как Жак Сапир, усомнился в ее эффективности: «Результаты макроэкономических реформ в России не совпали с предсказаниями, которые делались в процессе составления программ и рекомендаций… Необходимо подвергнуть критическому пересмотру и всю совокупность рекомендаций и требований «вашингтонского консенсуса». Сравнение стандартной макроэкономики и реальности ставит адептов этой экономической парадигмы в крайне сложное положение. Речь идет о необходимости пересмотра ее фундаментальных теоретических оснований».
Но МВФ в соответствие с доктриной «вашингтонского консенсуса» и в интересах мирового капитала «рекомендовал» слаборазвитым и развивающимся странам, а также странам с переходной экономикой не создавать свои национальные финансовые системы, а привязаться к покупке иностранной, главным образом американской, валюты. Специалисты называют это currency board или так называемое валютное правление. Впервые оно было применено во французских и английских колониально зависимых странах, когда метрополия разрешала колонии печатать деньги только под экспорт товаров в метрополию. Через этот механизм валютного правления зависимая страна привязывалась к рынку страны доминирующей, и таким образом, доминирующая страна так структурировала экономику колонии, чтобы она работала исключительно на нее.
Под давлением МВФ и западных кредиторов в последние два десятилетия эта модель валютного правления была навязана и России. Если мы посмотрим, как формировалась и формируется до последнего времени денежная политика России, то увидим, что главный канал рублевой эмиссии – это покупка иностранной валюты. Банк России печатал деньги, стимулируя при этом инфляцию, не под потребности национальной экономики, а исключительно для выкупа поступающей в Россию иностранной валюты. Причем выкупленную валюту он отправлял на «хранение» в те же западные страны, вместо того, чтобы на базе этих «длинных» денег формировать свою собственную национальную финансовую систему.
Такой политикой Банк России вынуждал российские банки и корпорации занимать деньги для своего развития на Западе. А в условиях рынка экономика идет туда, откуда приходят деньги. Если деньги приходят из-за границы, хотя они и печатаются в виде рублей, но под поступление иностранной валюты – значит, экономика идет туда, куда нужно внешним центрам влияния. Именно поэтому у нас структура экономики – сырьевая. А она и не может быть никакой иной, пока российская экономика развивается (в последнее время со знаком минус) в соответствие с принципами «вашингтонского консенсуса», т.к. западные «метрополии» не хотят видеть в России конкурента, а исключительно поставщика сырья.
Разговоры же о превращении рубля в резервную валюту – это просто пустопорожняя болтовня, пока в России не будет создана суверенная национальная финансовая система. И пока не будет разорвана пуповина, связывающая российскую экономику с «империей ТНК» и господствующей монетарно-либеральной моделью экономического развития. Проводниками и идеологами «вашингтонского консенсуса» в России являются Гайдар, Чубайс, Кудрин, Игнатьев, Набиуллина, Улюкаев, Дворкович и другие. И пока они будут определять российскую экономическую и финансовую политику, она будет исключительно сырьевой и никакой другой быть не может по определению, чтобы публично не говорили «Гайдар и его команда».
«Пекинский консенсус»
В последние годы в качестве альтернативы "вашингтонскому консенсусу" все чаще называют Китай, которому удалось добиться фантастических темпов экономического роста, избежать политической нестабильности и, несмотря на мощнейшее давление США и МВФ, сохранить свою финансовую систему под суверенным контролем. Именно на Китай все чаще указывают те, кого ход реформ в Восточной Европе, России, Азии и Латинской Америке убедил, что рост экономики возможен не только под эгидой США и МВФ, но и при участии и под контролем собственного государства. Сегодня на их сторону встали ООН и ЮНКТАД, которые считают, что правительствам нужно поддерживать инновации, усиливать промышленную политику, поддерживать выход национального бизнеса на международную арену.
"Рыночные реформы, проводившиеся в большинстве развивающихся стран начиная с 1980-х годов, не оправдали ожидания",- говорится в ежегодном докладе Конференции ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД). Идеология этих реформ ограничивала "спектр инструментов стимулирования роста, доступных правительствам развивающихся стран". Поэтому последним предлагалось брать пример с Китая, а под эпохой "вашингтонского консенсуса" подводилась жирная черта.
Китайскую же модель отличает ведущая роль государства в экономике, опережающий рост промышленности, резкое сокращение бедности, повышенное внимание к развитию науки и образования. Эти черты, позволяющие характеризовать китайскую модель экономического развития, как пример удачной модернизации, дали основание для появления выражения «Пекинский консенсус», которое принадлежит бывшему редактору журнала «Тайм» Джошуа Рамо. А в мае 2004 года Лондонским центром международной политики был опубликован доклад под названием "Пекинский консенсус". В этом докладе речь шла уже не только об эффективности "китайской модели", но и о ее кардинальном отличии от принципов «вашингтонского консенсуса», который исходил из желания сделать счастливыми банкиров и топ-менеджеров международных корпораций, а "пекинский консенсус" стремится добиться справедливого роста в интересах простых людей.
Появление доклада символизирует исключительную привлекательность китайского опыта, «изучать который спешат специальные команды экономистов из таких разных стран, как Таиланд, Бразилия и Вьетнам». Изучением и распространением китайского опыта занимаются многие развивающиеся страны Азии, Африки, Арабского мира и Латинской Америки. Его цель – рост при сохранении независимости от мирового капитала; отличительные черты – "решительное стремление к инновациям и экспериментам" (специальные экономические зоны), "защита государственных границ и национальных интересов", "накопление инструментов асимметричной силы" (в виде сотен миллиардов долларов валютных резервов) и т.д.
Китай в ходе рыночных реформ практически добился и макроэкономической стабильности, и активизации субъектов хозяйства, и внушительных внешнеэкономических успехов. Но этим достижения страны не исчерпываются: на деле в КНР реализована инвестиционная, а не монетарно-либеральная модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления. Не торопятся в Китае и с переходом к конвертируемости национальной валюты по счетам движения капитала. При этом жэньминьби («народные деньги») являются одной из самых устойчивых мировых валют с превосходным реальным обеспечением, а финансовым спекуляциям противостоит достаточно эффективная система мониторинга рынков.
Важной частью Пекинского консенсуса становится выдвижение на первый план идеи социальной справедливости, а это в экономической части предусматривает повышение доли ВВП, перераспределяемой государством и усиление его контроля над крупным частным капиталом, но не исключающего и государственно-частного партнерства. Госсектор в КНР представлен ключевыми и наиболее доходными отраслями: в него входит 80% добывающей промышленности, 75% энергетики, 86% финансов и страхования, 84% услуг транспорта и связи, полностью выпуск сигарет и т.д. В парке промышленного оборудования Китая доля собственно китайского производства составляет около 70%, а среди импортных средств производства преобладает японская и германская техника (доля же США всего 4%).
Интересно отношение Китая и к процессу «глобализации»: с одной стороны, это мировая экономическая война, от которой никуда не денешься, с другой – взаимодействие, в котором выгоду получают обе стороны. Участие в глобализации, таким образом, ни в коей мере не означает полной либерализации внешнеэкономической сферы, в которой у КНР к тому же очень высока непосредственная доля госсектора (порядка 65% – с учетом доли государства в предприятиях с иностранными инвестициями). Более того, Китай в последнее время сокращает льготы зарубежным инвесторам - сессией ВСНП в марте 2007 г. унифицированы налоги для иностранных и национальных предприятий. При этом важно, что глобализация рассматривается как внешний по отношению к Китаю процесс. Участвуя в нем, страна, во-первых, остается сама собой, а во-вторых, способна внести в глобализацию определенные коррективы, «стимулировать создание справедливого и рационального нового международного политического и экономического порядка».
Причем КНР делает упор на процессе регионализации (АСЕАН, ШОС и т.д.), т.к. глобализация и регионализация в чем-то дополняют, а в чем-то противоречат друг другу. Если глобализация предполагает образование единой глобальной экономики и основанного на ней господства сильнейшей державы (однополярного мира), то экономическая регионализация влечет за собой создание нескольких взаимодействующих и конкурирующих группировок, служащих фундаментом для многополюсного управления мировой экономикой. ВТО при этом отодвигается на второй план. Примерно та же участь должна постигнуть МВФ и Мировой банк. Проще говоря, основные институты «вашингтонского консенсуса» в Азии уже никому особенно и не нужны.

Сколько существует глобальная экономика, столько и бьются передовые аналитические умы над проблемами ее оптимизации. Экономическая «кухня» время от времени пополняется очередными «фирменными» рецептами, которым всякий раз приписывается абсолютная эффективность и универсальность. Одним из таких рецептов в XX веке стал вашингтонский консенсус. Некоторые аналитики увязывают с ним первопричины разразившегося впоследствии мирового экономического кризиса.
Модель вашингтонского консенсуса получила макроэкономический статус в восьмидесятые годы XX столетия после прихода к власти в США Рональда Рейгана, а в Великобритании – Маргарет Тэтчер. Распространителями новой экономической идеологи тогда стали транснациональные корпорации (ТНК) – крупные компании и объединения, имеющие зарубежные активы и способные оказывать существенное влияние на те или иные сферы экономики в международном масштабе.
и т.д.................